Лачуга ютилась на самой окраине городишки под названием Скрот. У Скрота были весьма
обширные окраины, сплошь заваленные обломками телег и дохлыми собаками, - люди
зачастую проходили этот городок насквозь, даже не осознав, что побывали в "том самом"
Скроте. Да и на карте он появился лишь потому, что картографы очень не любят пустых мест.
     Страшдество наступало в Скроте спустя некоторое время после Праздника Сбора
Капусты, а потом не предвиделось никаких заметных событий вплоть до Праздника Рассады.
     В лачуге стояла печь, железная труба которой выходила наружу через крытую
капустными листьями крышу.
     Со стороны трубы доносились голоса.
     - ЭТО ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ГЛУПО.
     - Думаю, хозяин, данный обычай зародился в то время, когда в каждом доме были
широкие трубы. - Эти слова человек словно бы специально прокричал в трубу.
     - ПРАВДА? ОДНО ХОРОШО - ПЕЧКА НЕ ГОРИТ.
     Послышался шорох, затем - грохот, и что-то упало в железное чрево печи.
     - ПРОКЛЯТЬЕ.
     - В чем дело, хозяин?
     - НА ДВЕРЦЕ НЕТ РУЧКИ. КРАЙНЕ ЭГОИСТИЧНОЕ УСТРОЙСТВО.
     Раздались глухие удары, потом - скрежет, после чего верхняя крышка печи наконец
поднялась и чуть отодвинулась в сторону. Из щели показалась рука, нащупывающая ручку на
дверце.
     Пальцы неуверенно исследовали ручку, и было ясно, что они принадлежат индивидууму,
не привыкшему открывать двери.
     В конце концов Смерти удалось выбраться из печи. Как именно - описать очень трудно,
для этого пришлось бы сложить страницу. Время и пространство, с точки зрения Смерти,
являлись понятиями, присущими всем остальным, но никак не ему. В случае же со Смертью
напротив этих двух пунктов ставилась галочка в окошке с надписью "Неприменимо". Скажем,
если представить вселенную в виде большого резинового полотна... впрочем, лучше не стоит
это делать.
     - Хозяин, пусти! - донесся жалобный голос с крыши. - Здесь жутко холодно.
     Смерть подошел к двери, в щель под которой залетал снег, и осмотрел конструкцию.
Снаружи раздался стук, и голос Альберта зазвучал гораздо ближе:
     - В чем дело, хозяин?
     Смерть просунул голову сквозь доски двери.
     - ЗДЕСЬ ТАКИЕ МЕТАЛЛИЧЕСКИЕ ШТУКИ...
     - Засовы, хозяин. Их нужно отодвинуть, - пояснил Альберт, зажав ладони под
мышками.
     - А...
     Голова Смерти исчезла. Альберт топал ногами, смотрел, как дыхание вырывается изо рта
громадными клубами, и прислушивался к нерешительным шорохам, доносящимся из-за двери.
Затем снова появилась голова Смерти.
     - Э...
     - Это крючок, хозяин, - устало произнес Альберт.
     - ДА. КОНЕЧНО.
     - Его следует поддеть пальцем и откинуть.
     - ПОНЯЛ.
     Голова исчезла. Альберт, подпрыгивая, ждал. Голова появилась.
     - ГМ... А КАКИМ ИМЕННО ПАЛЬЦЕМ? - Альберт вздохнул.
     - Любым, хозяин. Если не получается, чуть нажмите на дверь.
     - АГА, ВСЕ ПОНЯЛ. - Голова исчезла.
     "О боги, - подумал Альберт. - Эти замки-засовы-щеколды сущая беда для него..."
     Наконец дверь распахнулась, появился гордо улыбающийся Смерть, и Альберт вместе с
порывом ветра ввалился в лачугу.
     - Чтоб мне провалиться! - воскликнул он. - Становится прохладно. Херес есть?
     - ПОХОЖЕ, НЕТ.
     Смерть перевел взгляд на висевший возле печки чулок и увидел в нем дырку.
     К чулку был прикреплен исписанный неровным подчерком листок бумаги. Смерть взял
его.
     - ИТАК, МАЛЬЧИК ХОЧЕТ ШТАНЫ, КОТОРЫМИ НЕ ПРИДЕТСЯ ДЕЛИТЬСЯ С
ОСТАЛЬНЫМИ БРАТЬЯМИ, БОЛЬШОЙ ПИРОГ С МЯСОМ, САХАРНУЮ МЫШКУ,
"МНОГО ИГРУШЕК" И ЩЕНКА ПО КЛИЧКЕ ПОЧЕСУН.
     - Как мило, - покачал головой Альберт.
     Слезы наворачиваются на глаза, потому что он получит только деревянную игрушку и
яблоко.
     Альберт протянул Смерти подарки.
     - НО В ПИСЬМЕ ЖЕ НАПИСАНО...
     - И снова виной всему социоэкономические факторы, - перебил Альберт. - Хозяин,
только представь, какая неразбериха начнется в мире, если все получат то, что хотят.
     - НО В МАГАЗИНЕ Я ДАРИЛ ТО, ЧТО МНЕ ЗАКАЗЫВАЛИ...
     - Да, и нас теперь ждут большие неприятности, хозяин. Все эти "игрушечные свинки,
которые действительно работают"... Я промолчал тогда, потому что нам нужно было делать
работу, но нельзя же поступать так постоянно. Какая польза в божестве, которое дает тебе все,
что ты ни попросишь?
     - ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ.
     - Вот именно. Важна надежда. Это важнейшая составляющая веры. Дай людям варенье
сегодня, они сядут и съедят его. А если пообещать, что дашь им варенье когда-нибудь завтра, в
тебя будут верить вечно.
     - ТО ЕСТЬ ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ИМЕННО ПОЭТОМУ БЕДНЫЕ ПОЛУЧАЮТ
ДЕШЕВЫЕ ПОДАРКИ, А БОГАТЫЕ - ДОРОГИЕ?
     - Ага, - кивнул Альберт. - В этом и заключается смысл страшдества.
     - НО САНТА-ХРЯКУС - ЭТО Я! - вдруг выкрикнул Смерть и тут же замолчал,
несколько смущенный. - ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, НА ДАННЫЙ МОМЕНТ.
     - Какая разница. - Альберт пожал плечами. - Помню, в детстве, я присмотрел себе в
витрине огромную лошадь. В качестве подарка на страшдество. - Он невесело улыбнулся,
погрузившись в воспоминания. - Как-то раз я провел у той витрины очень много времени, а
погода была холодной, как благотворительность. Я несколько часов стоял, прижавшись носом к
стеклу... пока мои вопли не услышали и не облили мой нос горячей водой. А потом я увидел,
как мою лошадь убирают с витрины, потому что кто-то ее купил, и на мгновение мне
показалось, будто бы ее купили мне. О, как я мечтал о той лошади! Она была бело-красной, с
настоящим седлом и сбруей. И на ней можно было качаться. Я был готов убить за эту
лошадь. - Альберт снова пожал плечами. - Шансов, конечно, не было никаких. У нас ведь
даже горшка не было, чтобы писать, а прежде, чем жевать хлеб, следовало на него поплевать,
чтобы он немножко размок.
     - ПРОСВЕТИ МЕНЯ. ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО: ИМЕТЬ ГОРШОК, В КОТОРЫЙ МОЖНО
БЫЛО БЫ ПИСАТЬ?
     - Так просто принято говорить, хозяин. Это значит, что ты беден как церковная мышь.
     - А ЦЕРКОВНЫЕ МЫШИ БЕДНЫ?
     - Ну... да.
     - НО НЕ БЕДНЕЕ ЖЕ ДРУГИХ МЫШЕЙ? КРОМЕ ТОГО, В ЦЕРКВАХ МНОГО
СВЕЧЕЙ И ПРОЧИХ ВСЯКИХ ВКУСНОСТЕЙ. С МЫШИНОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ,
РАЗУМЕЕТСЯ.
     - Это тоже поговорка, хозяин. Не нужно искать здравый смысл в этих словах.
     - О, ПОНЯТНО. ПРОДОЛЖАЙ.
     - Конечно, я, как положено, повесил чулок в канун страшдества. И знаешь что? Наш
папа положил туда деревянную лошадку, которую вырезал собственными руками...
     - А, - догадался Смерть. - И ОНА СТАЛА ТЕБЕ ДОРОЖЕ САМЫХ ДОРОГИХ
ИГРУШЕК В МИРЕ, ДА?
     Альберт уставился на него пронзительным взглядом.
     - Ничего подобного! Тогда я мог думать только о той лошади из витрины.
     Смерть был очень удивлен.
     - НО НАСКОЛЬКО ПРИЯТНЕЕ ПОЛУЧИТЬ ИГРУШКУ, ВЫРЕЗАННУЮ...
     - Это только взрослые так думают, - перебил его Альберт. - Всякий семилетний
ребенок - это эгоистичный мелкий гаденыш. Да и все равно тем же вечером за ужином папа
напился и наступил на нее.
     - ЗА УЖИНОМ?
     - Да, кажется, у нас было немного топленого свиного жира, который мы намазывали на
хлеб...
     - Я ПОНИМАЮ ТЕБЯ, ОДНАКО ДУХ СТРАШДЕСТВА...
     Альберт вздохнул.
     - Как угодно, хозяин. Как угодно. Смерть явно смутился.
     - НО ЕСЛИ БЫ САНТА-ХРЯКУС ВСЕ-ТАКИ ПРИНЕС ТЕБЕ ТУ САМУЮ
ПРЕКРАСНУЮ ЛОШАДЬ...
     - Папа немедленно обменял бы ее на пару бутылок.
     - СЕГОДНЯ НОЧЬЮ МЫ ПОБЫВАЛИ ВО МНОГИХ ДОМАХ. У ОДНИХ ДЕТЕЙ
БЫЛО МНОГО ИГРУШЕК, И МЫ ПОДАРИЛИ ИМ ЕЩЕ. А У ДРУГИХ ДЕТИШЕК
ПРАКТИЧЕСКИ НИЧЕГО НЕ БЫЛО...
     - В то время мы были готовы на все, лишь бы получить это самое практически
ничего, - сказал Альберт.
     - НУЖНО РАДОВАТЬСЯ ТОМУ, ЧТО ИМЕЕШЬ, ТЫ К ЭТОМУ ВЕДЕШЬ?
     - Примерно так, хозяин. Девиз всякого бога. Не давай слишком много, пусть радуются
тому, что имеют. Варенье - завтра, понимаешь?
     - НО ЭТО НЕПРАВИЛЬНО! - воскликнул Смерть. - ВЕРНЕЕ, РАДОВАТЬСЯ ТОМУ,
ЧТО ИМЕЕШЬ, - ЭТО ОЧЕНЬ ДАЖЕ ПРАВИЛЬНО. НО ДЛЯ ЭТОГО НУЖНО ВСЕ-ТАКИ
ХОТЯ БЫ ЧТО-ТО ИМЕТЬ. А КАКОЙ СМЫСЛ РАДОВАТЬСЯ ТОМУ, ЧТО НЕ ИМЕЕШЬ
НИЧЕГО?
     Смерть залез в такие глубины социальной философии, в которые Альберт даже не
осмеливался заплывать.
     - Не знаю, - наконец признался он. - Но некоторые люди могли бы ответить, что у них
есть луна и звезды.
     - А ДОКУМЕНТЫ НА ВЛАДЕНИЕ ВСЕМ ЭТИМ У НИХ ТОЖЕ ЕСТЬ?
     - Я знаю одно: если бы отец поймал нас с мешком дорогих игрушек, мы немедленно
получили бы по ушам за то, что их украли.
     - ЭТО... НЕСПРАВЕДЛИВО.
     - Такова жизнь, хозяин.
     - НО Я - НЕ ЖИЗНЬ.
     - Я имею в виду, так должно быть, хозяин.
     - НЕТ. ТЫ ИМЕЕШЬ В ВИДУ, ТАК БЫВАЕТ.
     Альберт прислонился к печи и скрутил одну из своих ужасных тонких самокруток. Пусть
хозяин сам во всем разбирается. Как обычно и происходило. Взять, например, скрипку. Три дня
кряду он пилил на ней и рвал струны, а потом вообще перестал брать в руки. В этом и
заключались все беды: хозяин абсолютно всегда вел себя одинаково. Если ему в голову
втемяшивалась какая-нибудь идея, оставалось лишь ждать, когда эта самая идея снова
улетучится.
     Он думал, страшдество - это сливовый пудинг, капелька бренди и "хо-хо-хо", но был
жестоко разочарован. Однако разум его не мог игнорировать все то, что вокруг. Поэтому
Смерть мучился.
     - СТРАШДЕСТВО... - медленно проговорил Смерть. - А ЛЮДИ УМИРАЮТ НА
УЛИЦАХ. КТО-ТО ПРАЗДНУЕТ В ЯРКО ОСВЕЩЕННЫХ ДОМАХ, А У ДРУГИХ И ВОВСЕ
НЕТ ДОМА. РАЗВЕ ЭТО СПРАВЕДЛИВО?
     - Ну, тут все очень и очень непросто... - начал было Альберт.
     - У КРЕСТЬЯНИНА ЕСТЬ ЛИШЬ ГОРСТКА БОБОВ, А У КОРОЛЯ ВСЕГО СТОЛЬКО,
ЧТО ОН МОЖЕТ ОСЧАСТЛИВИТЬ СОТНИ, ТЫСЯЧИ БЕДНЯКОВ. РАЗВЕ ЭТО
СПРАВЕДЛИВО?
     - Конечно нет, но если все отдать крестьянину, через год или два он станет задирать нос
так же, как и король... - попытался высказаться Альберт, придерживающийся собственного
мнения о человеческой природе.
     - ПОРОЧНОСТЬ И ДОБРОДЕТЕЛЬ? - спросил Смерть. - КАК ЛЕГКО БЫТЬ
ДОБРОДЕТЕЛЬНЫМ, КОГДА ТЫ БОГАТ. РАЗВЕ ЭТО СПРАВЕДЛИВО?
     Альберт хотел возразить. Хотел сказать: "Правда? Почему в таком случае среди богатых
столько сволочей? Кстати, бедность не подразумевает под собой порочность. Мы были
бедными, но честными людьми. Хотя... больше глупыми, чем честными. Но и честными тоже".
     Тем не менее он не стал спорить. У хозяина было неподходящее для споров настроение.
Он всегда делал то, что следовало делать.
     - Хозяин, ты сам говорил: мы занимаемся этим только для того, чтобы к людям
вернулась вера... - начал было Альберт, но замолчал. И начал снова: - Если уж говорить о
справедливости, хозяин, то ты сам...
     - Я ОДИНАКОВО ОТНОШУСЬ И К БЕДНЫМ, И К БОГАТЫМ, - перебил его
Смерть. - НО СЕЙЧАС НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ПЕЧАЛИ. СЕГОДНЯ НУЖНО ВЕСЕЛИТЬСЯ. -
Он завернулся в красный тулуп. - И ЗАНИМАТЬСЯ ВСЕМ ПРОЧИМ, ЧТО ПРИЛАГАЕТСЯ
К СТРАШДЕСТВУ.
     
     - Лезвия нет, - непонимающе покачал головой о боже. - Есть только рукоять.
     Сьюзен отошла в сторонку от света и взмахнула рукой. Искрящаяся синяя линия
мелькнула в воздухе, на мгновение оттенив лезвие - такое тонкое, что его почти не было
видно.
     О боже торопливо отступил.
     - Что это?
     - Это лезвие способно разрубить пополам молекулу воздуха. Способно отсечь душу от
тела, так что держись подальше.
     - Конечно, конечно.
     Сьюзен вытащила из подставки для зонтиков черные ножны.
     Подставка для зонтиков! Здесь никогда не шел дождь, но у Смерти была подставка для
зонтиков. Ни у кого из знакомых Сьюзен не было подставок для зонтиков. В любом списке
полезной мебели подставка для зонтиков занимала самое последнее место.
     Смерть жил в черном мире, где не было ничего живого и все было темным. В углах его
огромной библиотеки скапливались пыль и паутина только потому, что он сам их создавал. На
здешнем небе никогда не всходило солнце, воздух тут застыл в вечной неподвижности... И тем
не менее у Смерти была подставка для зонтиков. Рядом с кроватью лежали серебряные
расчески. Он хотел стать чем-то большим, нежели костлявым призраком. Пытался хотя бы
штрихами наметить свою личность, но они были слишком грубыми, слишком показными - так
незрелый подросток, стремясь сойти за взрослого, душится одеколоном "Бешеный".
     Дедушка все делал не так. Он видел жизнь только снаружи и поэтому не понимал ее.
     - Опасная штуковина, - заметил о боже. Сьюзен вложила меч в ножны.
     - Надеюсь, - откликнулась она.
     - И куда же мы направляемся?
     - Туда, где небо есть только над головой, - ответила Сьюзен. - Я видела это место...
совсем недавно. Я его знаю.
     Они вышли к конюшне. Бинки покорно ждала.
     - Я уже говорила, ты вовсе не обязан идти со мной, - сказала Сьюзен, положив руки на
лошадиную шею. - Ты ведь всего-навсего сторонний наблюдатель.
     - Не только. А еще я о боже похмелья, излеченный от похмелья, - поправил ее
Перепой. - И мне теперь совсем нечего делать.
     Он выглядел таким несчастным, что Сьюзен не выдержала:
     - Ну хорошо, тогда поехали. - Она усадила его позади себя.
     - Просто держись, - сказала она и тут же добавила: - Только за какое-нибудь другое
место.
     - Извини, я сделал что-то не так? - спросил о боже, убирая руки,
     - Объяснять слишком долго. Кроме того, для тебя будет слишком много незнакомых
слов. Лучше держи меня за пояс.
     Сьюзен достала жизнеизмеритель Фиалки и посмотрела на него. Песка оставалось много;
еще бы знать, хороший это признак или плохой.
     Зато Сьюзен точно знала: лошадь Смерти отвезет ее куда угодно.
     
     Скрип пера Гекса напоминал шуршание попавшего в спичечный коробок паука.
     Несмотря на неприязнь ко всему происходящему, часть Думминга Тупса была приятно
удивлена.
     Раньше, когда Гекс начинал упрямиться, впадал в механическую хандру и начинал
выдавать ответы типа: "+++ Ошибка Недостаточно Сыра+++" или "+++ Начать Заново +++",
Думминг пытался разобраться в проблеме спокойно и логически.
     Он и подумать не мог, что можно было прибегнуть к помощи кувалды. А именно это и
пообещал Чудакулли.
     Особенно поражал и отчасти беспокоил тот факт, что Гекс, похоже, понял угрозу.
     - Отлично, - ухмыльнулся Чудакулли, откладывая кувалду в сторону. - Давай
перестанем твердить о каких-то там данных, которых тебе не хватает. Попробуй прибегнуть к
фантазии.
     - У него нет фантазии, аркканцлер, - возразил Думминг.
     - Неужели? А с казначеем они очень даже неплохо общались.
     - Аркканцлер, Гекс - обычная машина, - напомнил Думминг.
     - Ну, знаешь что, - фыркнул Чудакулли. - Легче всего прикинуться какой-то
безмозглой машиной. Если не знаешь ответ, почему бы честно не написать: "Тут вы меня
поймали", "А черт его знает" или "Ну и вопросики ты, начальник, задаешь!" Все эта "нехватка
данных" от чистого упрямства. Лично мне так кажется. А еще из-за чванливости. - Он
повернулся к Гексу. - Эй, ты. Попробуй еще пошевелить мозгами.
     Перо начало было писать: "Недостат...", но вдруг остановилось. Подрожав немного, оно
опустилось строчкой ниже и снова принялось строчить:
     "+++ Следующая Далее Информация Является Плодом Умозрительных Расчетов И Не
Может Быть Истолкована Как-Либо Иначе +++"
     - Ты пиши, а уж толковать мы будем, - велел Чудакулли.
     "+++ Количество Веры В Мире Ограничено И Представляет Из Себя Более-Менее
Постоянную Величину +++"
     - Какая-то ерунда, - заметил декан.
     - Почему ерунда? - удивился Чудакулли. - По мне, так очень может быть. Все люди
во что-то верят. Естественно, есть предел, до которого можно верить. Я всегда об этом говорил.
Ну и дальше-то что?
     "+++ Существа Появляются, Когда В Них Верят +++"
     - Ага, можно и так выразиться.
     "+++ Существа Исчезают, Потому Что В Них Перестают Верить +++"
     - Вполне разумно, - заметил Чудакулли.
     "+++ Люди Верят Во Что-То Еще - Запрос? +++"
     Чудакулли посмотрел на других волшебников, но те лишь пожали плечами.
     - Возможно, - осторожно произнес он. - Люди много чему верят.
     "+++ Следовательно, Если Удалить Основной Фокус, Одновременно Высвободится
Большое Количество Незадействованной Веры +++"
     Чудакулли, ничего не понимая, разглядывал слова.
     - То есть... ты хочешь сказать, вера сейчас витает в воздухе?
     Огромное колесо с бараньими черепами завращалось быстрее, а по стеклянным трубкам
забегали суетливые муравьи.
     - Что происходит? - громким шепотом спросил Чудакулли.
     - Думаю, Гекс пытается распознать оборот "витать в воздухе", - пояснил Думминг. -
Для этого нужно задействовать вспомогательный банк данных.
     Сверху опустились большие песочные часы на пружинке.
     - А это зачем? - спросил Чудакулли.
     - Это... ну, знак того, что Гекс работает над проблемой.
     - Ага. А что это жужжит? Похоже, где-то за стеной.
     Думминг откашлялся.
     - Там располагается вспомогательный банк данных, аркканцлер.
     - То есть там кладовка с разными банками?
     - Э-э, нет, аркканцлер, все немножко интереснее... Представьте себе память в виде
множества маленьких полочек или отверстий, в которые помещены разные знания. Так вот, нам
удалось создать память, которая идеально взаимодействует с муравьями и, что более важно,
может постоянно расширяться в зависимости от количества помещенных в нее данных.
Возможно, она работает несколько медленно, но...
     - Громко жужжит, - перебил его декан. - Что-нибудь сломалось?
     - Нет, так и должно быть, - ответил Думминг. - На самом деле там улей.
     Он снова откашлялся.
     - Разная пыльца, разная толщина слоя меда, расположение яиц... Просто поразительно,
скользко информации можно хранить в сотах.
     Он посмотрел на волшебников.
     - Причем система абсолютно защищена от взлома, потому что любого, кто попытается
туда проникнуть, пчелы зажалят насмерть. А еще Адриан считает, что летом, ну, на каникулы
мы сможем отключить память, и потом всю осень будем есть мед. - Он опять закашлялся. - С
санд... винами.
     Под презрительными взглядами волшебников Думминг Тупс ощутил себя мелочным и
ничтожным человечком. Он все съеживался, съеживался...
     Выручил его Гекс. Песочные часы исчезли. Перо опустилось в чернильницу и начало
выводить буквы:
     "+++Да. Витает В Воздухе. И Притягивается К Новым Точкам +++"
     - Таким образом, аркканцлер, образуются новые центры веры, - подсказал Думминг.
     - Не дурак, сам понял, - огрызнулся Чудакулли. - Проклятье. Помните, как все вокруг
пропиталось жизненной силой? Приходилось с собственными штанами договариваться! Итак,
невостребованная вера витает где ни попадя, а эти маленькие дьяволята тут как тут, пожаловали
на бесплатное угощение! Стало быть, они возвращаются? Эти самые лари и пеналы? Ну,
домашние божества?
     "+++ Возможно +++"
     - Хорошо, и во что же люди вдруг перестали верить?
     "+++ Ошибка Недостаточно Сыра +++ ДЫНЯ ДЫНЯ ДЫНЯ +++ Начать Заново +++"
     - Ну спасибо. Можно было просто сказать: "Я не знаю", - фыркнул Чудакулли и
откинулся на спинку стула.
     - Наверное, кто-то из главных богов вдруг лишился всех своих верующих? -
предположил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
     - Ха, если исчез один из них, мы об этом очень скоро узнаем.
     - Сегодня страшдество, - сказал декан. - Надеюсь, Санта-Хрякус на месте.
     - А ты в него веришь? - спросил Чудакулли.
     - Это, так сказать, детское божество, - пожал плечами декан. - Но, не сомневаюсь,
дети в него верят. Лично я верил. Каждый раз в канун страшдества вешал наволочку рядом с...
     - Наволочку? - переспросил главный философ.
     - В чулок слишком мало помещается, - пояснил декан.
     - Это понятно, но... целую наволочку? - не сдавался главный философ.
     - Да. Ну и что?
     - Значит, ты и в раннем детстве был алчным и эгоистичным типом? Вот в моей семье у
камина вешали совсем маленькие чулки, - ударился в воспоминания главный философ. -
Обычно туда клали сахарную свинку, игрушечного солдатика и пару апельсинов. А тем
временем кое-кто с наволочкой греб подарки лопатой...
     - Заткнитесь и перестаньте спорить, оба! - вмешался Чудакулли. - Нам надо
проверить эту гипотезу. Но как? Как вы определяете, что Санта-Хрякус существует?
     - Кто-то выпивает херес, оставляет следы на ковре, на крыше видны следы от полозьев
саней, а наволочка полным-полна подарков, - перечислил декан.
     - Ха, наволочка, - зловеще произнес главный философ. - И, думаю, все в твоей семье
были настолько высокомерны, что терпели до последнего а открывали подарки только после
праздничного ужина? А в гостиной у вас всегда стояло дорогущее страшдественское дерево?
     - А что, если... - начал было Чудакулли, но опоздал.
     - Ну разумеется, - ответил декан. - Сначала мы ужинали, а потом...
     - Знаешь, я всегда терпеть не мог людей, в чьих гостиных стояли дорогущие
страшдественские деревья. Готов поспорить, у тебя был и шикарный щелкунчик с большим
винтом, - продолжал главный философ. - А кое-кто прекрасненько обходился молотком для
колки угля, принесенным из уборной. И обедал кое-кто в середине дня, а не устраивал
манерный ужин вечером.
     - Я, что ли, виноват, что у моих родителей были деньги? - огрызнулся декан, и эти его
слова разрядили бы обстановку, если бы он не добавил: - И хорошие манеры.
     - И большие наволочки! - заорал главный философ, запрыгав от ярости. - А
остролист? Вот скажи, где ты брал остролист для праздничных украшений?
     Декан удивленно поднял брови.
     - Покупал, конечно! Мы не ползали по полям и не обрывали его с чужих домов, как
некоторые.
     - Но это же традиция, часть веселья!
     - Праздновать страшдество с украденной зеленью?
     Чудакулли закрыл глаза ладонью. Насколько он слышал, существует даже такой особый
термин: "хижинная лихорадка". Когда люди долго находятся в тесных душных помещениях
темными зимними вечерами, то постепенно начинают действовать друг другу на нервы, хотя
лишь с натяжкой можно назвать "пребыванием в тесных душных помещениях" жизнь в
Университете с его пятью тысячами комнат, огромной библиотекой, лучшей кухней в городе,
собственной пивоварней, сыроварней, богатыми винными погребами, прачечной,
парикмахерской, часовней и боулингом. Впрочем, не стоит забывать: волшебники могут
действовать друг другу на нервы, даже находясь на противоположных сторонах огромного
поля.
     - Просто заткнитесь, хорошо?! - вдруг заорал он. - Сегодня страшдество! И сейчас не
время для глупых споров, понятно?
     - Не согласен, - мрачно ответил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. -
Сейчас как раз самое время для глупых споров. В нашей семье редкий ужин обходился без
репризы на тему "Как жаль, что Генри не занялся делами вместе с нашим Рончиком" или
"Почему никто не научил этих детей пользоваться ножом". Обе темы были любимыми.
     - А еще в страшдество положено дуться друг на друга, - добавил Думминг Тупс.
     - О да! - подхватил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. - Обязательно
нужно провести какое-то время, уставившись на противоположные стены! Иначе страшдество
считается неудавшимся!
     - А всякие застольные игры? Игры были и того хуже, - вспомнил Думминг.
     - Нет, хуже всего было, когда детишки начинали лупить друг друга по головам только
что подаренными игрушками. Помнишь? Кругом валяются обломки кукол, колесики от
машинок, а дети дружно воют. А потом еще получают от родителей.
     - А у нас была игра, которая называлась "Охота за шлепанцем", - сказал Думминг. -
Кто-то прятал шлепанец, а мы должны были его найти. А потом начиналась драка.
     - Это еще не самое плохое, - включился в разговор профессор современного
руносложения. - На страшдество все обязательно должны были напяливать бумажные
колпаки. Всегда находилась какая-нибудь двоюродная бабушка, которая напяливала на себя
бумажный колпак и глупо ухмылялась, представляя, как богемно она выглядит.
     - О колпаках я совсем забыл, - признался заведующий кафедрой беспредметных
изысканий. - Ну и ну.
     - А потом кто-нибудь предлагал сыграть в настольную игру, - продолжал Думминг.
     - Правильно. Причем никто не помнил правил.
     - Что совсем не мешало играть на деньги.
     - И буквально через пять минут двое из играющих обязательно ссорились из-за каких-то
жалких двух пенсов и не разговаривали потом друг с другом всю оставшуюся жизнь.
     - А какой-нибудь кошмарный ребенок...
     - Знаю, знаю! А какой-нибудь маленький ребенок, которому разрешили остаться со
взрослыми, выигрывал все деньги только потому, что умел лучше всех жульничать.
     - Правильно!
     - Э-э... - неуверенно произнес Думминг, который сам пару раз был таким ребенком.
     - И не забывайте о подарках, - поднял палец заведующий кафедрой беспредметных
изысканий, словно читая какой-то внутренний список детских обид. - Какими
привлекательными они казались в упаковке, полными скрытых обещаний... А потом ты их
разворачивал, и упаковочная бумага оказывалась интереснее самого подарка, но ты вынужден
был говорить: "Спасибо большое, именно это я и хотел". Вообще, выражение "дарить подарки
приятнее, чем их получать" - полная глупость. Не приятнее, а менее стыдно.
     - Кстати, - встрял главный философ, - за свою достаточно долгую жизнь я столько
страшдественских подарков подарил...
     - И не ты один, - мрачно откликнулся заведующий кафедрой. - Тратишь на других
людей целое состояние, а когда разворачиваешь свой подарок, то видишь какой-нибудь
шлепанец ужасного цвета и трактат, посвященный ушной сере.
     Чудакулли сидел в немом изумлении. Ему всегда нравилось страшдество во всех своих
проявлениях. Нравилось встречаться с древними родственниками, нравился страшдественский
ужин, очень нравилось играть в "Догони соседа в коридоре" и "Веселого жестянщика". Он
всегда первым напяливал бумажный колпак и вообще считал, что всякие колпаки и маски
придают стращдеству особый праздничный дух. Кроме того, он внимательно прочитывал
послания на праздничных открытках и выкраивал несколько минут на добрые мысли о
пославших эти открытки людях.
     Но сейчас, слушая старших волшебников, он внутренне ужасался. Сказочный замок его
детства разрушала банда распоясавшихся хулиганов.
     - Но вы же не станете спорить, что в хлопушках встречаются очень смешные
изречения? - спросил он.
     Все непонимающе посмотрели на него и быстро отвернулись.
     - Ага, если у тебя чувство юмора, как у проволочной вешалки, - буркнул главный
философ.
     - Ну и ну, - покачал головой Чудакулли. - На месте Санта-Хрякуса я бы помер при
одном взгляде на ваши постные рожи. Он ведь не затем существует, чтобы все вокруг ходили
мрачными и угрюмыми!
     - Чудакулли, Санта-Хрякус всего лишь древний бог зимы, - устало произнес главный
философ. - А не какая-нибудь фея веселья.
     Профессор современного руносложения поднял подбородок с ладоней.
     - Фея веселья? А что есть и такая?
     - Так говаривала моя бабушка в дождливые дни, если мы начинали ей слишком
надоедать, - объяснил главный философ. - Она шикала на нас я говорила: "Вот сейчас я
позову фею веселья, если вы немедленно не..."
     Он вдруг замолчал и виновато потупил глаза.
     Аркканцлер театральным жестом поднес ладонь к уху, словно говоря: "Тихо, что это я
услышал?"
     - Что-то зазвенело, - сказал он. - Большое тебе спасибо, главный философ.
     - О нет, - простонал главный философ. - Нет, нет, нет!
     Они прислушались.
     - Может, проскочили? - с надеждой предположил Думминг. - Лично я ничего не
слышал...
     - Да, но ее вполне можно представить, верно? - возразил декан. - Как только ты о ней
упомянул, у меня в голове сразу возник очень четкий образ. Во-первых, у этой феи должен
быть целый мешок настольных игр. Или она предложит поиграть на свежем воздухе, ведь это
куда полезнее для здоровья.
     Волшебники поежились. Они ничего не имели против свежего воздуха, но в очень
ограниченных количествах - например, в виде раз в несколько лет проветриваемой комнаты.
     - Подобная жизнерадостность всегда меня угнетала, - признался декан.
     - Если здесь появится какое-нибудь веселенькое и смешливое существо, я за себя не
отвечаю, - заявил главный философ, сложив руки на груди. - Я встречался с чудовищами,
видел троллей, зеленых тварей с огромными зубищами и уж всяко не допущу, чтобы...
     - Привет!! Привет!!
     Как правило, таким голосом читают детишкам соответствующие их возрасту книжки.
Каждая гласная звучала идеально. Были слышны даже дополнительные восклицательные знаки,
рожденные жуткой, устрашающей веселостью. Все обернулись.
     Феей веселья оказалась пухлая женщина небольшого роста в твидовой юбке и туфлях
настолько практичных, что, казалось, они сами могли заполнять за вас налоговые декларации.
Фея веселья больше всего походила на первую учительницу, прошедшую специальные курсы
по правильному обращению с психически неуравновешенными детьми и маленькими
мальчиками, чей вклад в прекрасный мир сочувствия заключался, как правило, в нанесении
маленьким девочкам черепно-мозговых травм при помощи, допустим, деревянной лошадки.
Картину дополняли висевший на цепочке свисток и общее впечатление, что фея в любой
момент готова радостно захлопать в ладоши.
     Маленькие полупрозрачные крылья на спине у феи веселья, судя по всему, выполняли
чисто рудиментарные функции, зато на ее плече...
     - Привет... - повторила фея уже не так уверенно и подозрительно посмотрела на
волшебников. - А вы большие мальчики, - сказала она так, словно бы они выросли
специально для того, чтобы еще больше досадить ей. - Но я сумею прогнать вашу печаль, -
пообещала она, прищурившись и явно зачитывая некогда выученный текст. Затем, немного
повеселев, она продолжила: - А ну-ка выше головы!! Я хочу видеть ваши улыбающиеся лица!!
     Тут она встретилась взглядом с главным философом, который вообще никогда не
улыбался, поскольку предпочитал носить постные и унылые лица. Но в данный момент он
превзошел самого себя.
     - Прошу меня извинить, мадам, - сказал Чудакулли. - Но у вас на плече... гм, курица?
     - Вообще-то... Это синяя птица счастья, - пояснила фея веселья.
     Голос ее немного дрожал, как обычно дрожит голос у человека, который и сам не
больно-то верит в свои слова, но продолжает произносить их с надеждой на то, что они
окажутся верными лишь благодаря тому, что их произносят.
     - Прошу прощения, но это курица. Живая курица, - возразил Чудакулли. - Она только
что кудахтала.
     - Она же синяя, - беспомощно пролепетала фея.
     - Ну, по крайней мере тут вы абсолютно правы, - согласился Чудакулли самым
вежливым тоном, на который только был способен. - Честно говоря, я представлял себе
синюю птицу счастья более... обтекаемой формы, но я не стану к вам придираться по этому
поводу.
     Фея веселья нервно закашлялась и принялась крутить одну из пуговиц на своем
практичном шерстяном жакете.
     - Может, поиграем чуток, чтобы поднять настроение? - предложила она. - Как насчет
загадок? Или соревнования: кто лучше всех рисует? Победитель, возможно, получит приз.
     - Мадам, мы - волшебники, - чопорно промолвил главный философ. - И не знаем,
что есть веселье.
     - А как насчет шарад? - не сдавалась фея веселья. - Впрочем, нет, вам их и так
хватает. Тогда споем? Кто знает песенку "Плыви, плыви, кораблик"?
     Ее широкая улыбка разлетелась на множество осколков, ударившись о хмурые лица
волшебников.
     - Неужели вам так нравится быть мрачными? - неверяще спросила фея.
     - Да, - немедленно сказал главный философ. Тело феи веселья обмякло, она сунула
руку в рукав, пошарила там, достала скомканный носовой платочек и вытерла глаза.
     - Опять ничего не получается, да? - прошептала она, и ее подбородок задрожал. -
Никто не хочет веселиться, хотя я так стараюсь. Я составила книгу шуток, у меня целых три
коробки костюмов для маскарада... Но стоит мне попробовать развеселить людей, как они
почему-то смущаются... а я действительно стараюсь... изо всех сил...
     Фея громко высморкалась.
     Даже главный философ дрогнул и смутился.
     - Э... - начал было он.
     - Ну, кому может повредить чуток веселья? - всхлипнула фея.
     - Э... в каком смысле? - уточнил главный философ, чувствуя себя последним негодяем.
     - Кругом ведь столько всего хорошего - к чему грустить? - сказала фея и снова
высморкалась.
     - Гм... капли дождя, последние лучи солнца и все такое? - саркастически хмыкнул
главный философ, правда на этот раз сарказм у него как-то не получился. - Э... хотите я дам
вам свой платок? Он почти чистый.
     - А почему бы нам не угостить даму хересом? - предложил Чудакулли. - А курицу -
зерном?
     - Но я не пью спиртного, - с ужасом произнесла фея веселья.
     - Правда? - удивился Чудакулли. - А мы иногда находим это занятие очень даже
веселым. Господин Тупс, будь добр, подойди ко мне.
     Он поманил его пальцем.
     - Видимо, в воздухе болтается очень много веры, раз появляется вот такое. Полная
тупица, насколько я могу судить. Нужно срочно связаться с Санта-Хрякусом. Как это лучше
сделать? Написать ему письмо и сунуть в каминную трубу?
     - Да, сэр, но сегодня это не получится, - ответил Думминг. - Сегодня он занят
доставкой подарков.
     - Значит, никак нельзя узнать, где он сейчас находится? Проклятье.
     - Впрочем, возможно, к нам он еще не заглядывал, - продолжал Думминг.
     - А с чего бы ему сюда заглядывать? - подозрительно осведомился Чудакулли.
     
     Библиотекарь свернулся калачиком и натянул на уши одеяло.
     Как всякий орангутан, он тосковал по теплу тропического леса. Проблема заключалась в
том, что он никогда не видел тропического леса, потому что превратился в орангутана, будучи
уже взрослым мужчиной. Но что-то в его костях имело представление о таком лесе, и поэтому
он люто ненавидел зимнюю стужу. Однако он был библиотекарем, и те же самые кости
строго-настрого запрещали ему разводить огонь в библиотеке. В результате одеяла и подушки
исчезали из всех комнат Университета и собирались в справочном отделе библиотеки, где
библиотекарь проводил все самые холодные зимние дни.
     Перевернувшись на другой бок, он поплотнее закутался в портьеры казначея.
     Но что-то скрипнуло рядом с его логовом, а потом послышался шепот:
     - Нет-нет, не зажигайте лампу!
     - А я все думал, почему его не видно весь вечер...
     - В канун страшдества он рано ложится, сэр. Ага, вот...
     Донесся шорох.
     - Нам повезло. Тут пусто. Кстати, очень похоже на чулок казначея.
     - И он вывешивает его каждый год?
     - Очевидно.
     - Но он далеко не ребенок. Может, виной всему детское простодушие?
     - Возможно, орангутаны мыслят иначе, аркканцлер.
     - Как ты думаешь, в джунглях они тоже так поступают?
     - Вряд ли, сэр. Во-первых, там нет каминных труб.
     - А еще у них очень короткие ноги. В чулочно-носочной области орангутаны явно
страдают. Но могли бы додуматься вывешивать перчатки. Санта-Хрякусу пришлось бы
работать в две смены, учитывая длину их лапищ.
     - Отлично, аркканцлер, теперь нам остается только ждать...
     - А что это там стоит? Ничего себе! Бокал хереса! Зачем добру пропадать?
     В темноте что-то забулькало.
     - Я думаю, он предназначался для Санта-Хрякуса, сэр.
     - И банан?
     - А бананы - кабанам.
     - Кабанам?
     - Ну да, Долбиле, Клыкачу, Рывуну и Мордану. - Думминг замолчал, потому что вдруг
понял: взрослый человек не должен помнить такие вещи. - Во всяком случае, так считают
дети.
     - Бананы - кабанам? Некоторое нарушение традиции, не правда ли? Я бы оставил им
желуди. Или яблоки, брюкву в конце концов...
     - Да, сэр, но библиотекарю нравятся бананы.
     - Очень питательный фрукт, господин Тупс.
     - Конечно, сэр. Хотя, если говорить честно, это не совсем фрукт, сэр.
     - Правда?
     - Да, сэр. С точки зрения ботаники это особый вид рыбы. А согласно моей теории, он
эволюционно ассоциируется с крулльской морской иглой, которая тоже желтая и плавает
гроздьями или косяками.
     - И живет на деревьях?
     - Обычно нет, сэр. Банан явно захватил новую нишу.
     - О боги, неужели? Странно, но я всегда недолюбливал бананы и крайне подозрительно
относился к рыбе. Это все объясняет.
     - Да, сэр.
     - А они нападают на купальщиков?
     - Никогда не слышал об этом, сэр. Возможно, они достаточно умны, чтобы нападать
только на купальщиков, неосмотрительно удалившихся от берега.
     - Ты имеешь в виду... забредших глубоко в леса? И угодивших в заросли банановых
деревьев?
     - Возможно, сэр.
     - Коварные твари.
     - Да, сэр.
     - Почему бы нам не устроиться поудобнее, господин Тупс?
     - Конечно, сэр.
     Спичка вспыхнула в темноте, и Чудакулли закурил свою трубку.
     
     Анк-морпоркские сантаславы практиковались несколько недель.
     Традицию приписывали Анаглиптс Хаггс, организатору лучшей группы городских
певцов, призванных поддерживать в горожанах дух товарищества и сердечности.
     Да, кстати, маленькое замечание. Будьте крайне осмотрительны с людьми, которые не
стыдятся во всеуслышание твердить о "товариществе и сердечности", как будто это
какие-нибудь горчичники, которые можно налепить на спину обществу. Стоит вам проявить
излишнюю доверчивость, как они мигом организуют какой-нибудь майский танец, и тогда
выход остается только один: попытаться добраться до опушки леса.
     Певцы уже одолели половину Паркового переулка и почти допели "Веселую рыжую
курицу" . Голоса сливались в полной гармонии. Банки были полны пожертвованиями
беднякам города - по крайней мере, той части бедняков, которая, по мнению госпожи Хаггс,
была более-менее живописной, не слишком вонючей и обязательно говорила "спасибо". Люди
подходили к дверям, чтобы послушать пение. Снег озарялся оранжевым сиянием. Снежинки
кружились в свете свечных фонарей. Если поднять нарисованную выше картину, под крышкой
непременно обнаружился бы шоколад. Или, по крайней мере, богатый выбор печенюшек.
     Но вдруг в слаженное пение начал проникать некий диссонанс.
     Еще одна певческая группа маршировала под бой совсем другого барабана. Барабанщик
был явно обучен в каком-то другом месте - возможно, другими живыми существами и на
другой планете.
     Возглавлял группу безногий человек на маленькой тележке, который распевал во всю
глотку и использовал в качестве тарелок две миски. Звали человека Арнольд Косой, а его
тележку толкал Генри-Гроб, чье хриплое пение часто прерывалось приступами неритмичного
кашля. Рядом с ними шагал человек самой обычной внешности, если бы не две весьма странные
детали. Во-первых, он был облачен в рваную, грязную, хоть я дорогую одежду, а во-вторых, его
не лишенный приятности тенор заглушало кряканье сидевшей у него на голове утки.
Откликался этот человек на имя Человек-Утка, хотя сам никогда не понимал, почему его так
зовут или почему его всегда окружают люди, видящие уток там, где их просто не могло быть.
Ну а замыкал шествие Старикашка Рон, который слыл в Анк-Морпорке самым чокнутым
нищим среди всех чокнутых нищих. Петь он не умел совсем, зато пытался изрыгать проклятия
в ритм той или иной мелодии. А еще на поводке Старикашка Рон вел пыльного цвета дворнягу.
     Сантаславы замерли и в ужасе уставились на нищих.
     Нищие продолжали не спеша двигаться по улице, распевая свои страшдественские гимны,
и ни одна из групп не заметила, как вдруг из сточных канав и из-под плит мостовой начали
появляться какие-то черные и серые пятна, улепетывающие со всех лап прочь. Люди всегда
испытывали непреодолимое желание побряцать чем-нибудь и вдоволь поорать в последние
часы уходящего года, когда всякая сверхъестественная мерзость, пользуясь длинными серыми
днями и густыми тенями, размножалась особенно активно. Затем люди освоили гармоники и
стали петь более приятственно, но с меньшей эффективностью. Ну а те, кто понимал, что к
чему, продолжали орать и колотить изо всех сил по чему-нибудь железному.
     На самом деле нищих не интересовало соблюдение народных обычаев. Они просто
шумели в обоснованной надежде, что кто-нибудь даст им денег, лишь бы они замолчали.
     Впрочем, в их песне даже можно было различить связные слова:
     "Страшдество на носу,
     Свинья на сносу,
     Брось доллар в шляпу старика,
     А если нету - не беда,
     Ведь пенни нам тоже сойдет..."
     - А если у тебя нет пенни, - йодлем затянул Старикашка Рон, - так...
фгхфгхйффгмфмфмф...
     Это отличавшийся благоразумием Человек-Утка вовремя заткнул Рону рот.
     - Прошу меня извинить, - тут же сказал он. - Но мы не затем сюда вышли, чтобы в нас
швырялись чем попало и захлопывали прямо перед нашими носами двери. К тому же в этих
строках не выдержан размер.
     Двери тем не менее захлопнулись. Другие сантаславы поспешили удалиться в более
благоприятные районы города. "Доброжелательность" - это слово придумал человек, никогда
не встречавшийся со Старикашкой Роном.
     Нищие перестали петь, за исключением пребывавшего в своем собственном мирке
Арнольда Косого.
     - ...Никто не знает, каково ботинок вареный есть...
     Но вскоре даже его затуманенное сознание зафиксировало изменения в окружающем
мире.
     Задул противный ветер, снег посыпался с деревьев. Снежинки закружились в воздухе, и
нищим вдруг показалось (наверное, показалось, ведь стрелка их психических компасов не
всегда указывает направление на реальность), что откуда-то сверху доносятся обрывки спора.
     - Я просто хотел сказать, хозяин, все это не так просто...
     - ПРИЯТНЕЕ ДАРИТЬ, ЧЕМ ПОЛУЧАТЬ, АЛЬБЕРТ.
     - Ошибаешься, хозяин: дороже - однозначно, но приятнее? Нельзя же ходить повсюду
и...
     На заснеженную улицу посыпались какие-то предметы.
     Нищие пригляделись. Арнольд Косой поднял сахарную свинью и быстро откусил ей
пятачок. Старикашка Рон подозрительно прищурился на отскочившую от шляпы хлопушку,
потом поднес ее к уху и потряс.
     Человек-Утка открыл пакетик с конфетами.
     - Мятные сосульки? - удивился он. Генри-Гроб снял с шеи связку сосисок.
     - Разрази их гром? - неуверенно произнес Старикашка Рон.
     - Это хлопушка, - пояснил пес и почесал за ухом. - Нужно дернуть за веревочку.
     Рон, ничего не понимая, помахал хлопушкой.
     - Дай сюда, - велела дворняга и зажала конец хлопушки в зубах.
     - Ничего себе! - воскликнул Человек-Утка, зарываясь в сугроб. - Да здесь целая
жареная свинья! А еще почему-то не разбившееся блюдо с жареной картошкой! А это...
смотрите... неужели в этой банке икра?! Спаржа! Консервированные креветки! О боги! Что
будем есть на ужин, Арнольд?
     - Старые башмаки, - ответил Арнольд, открыл коробку с сигарами и облизнул одну из
них.
     - Просто старые ботинки?
     - Нет, не просто. Фаршированные грязью и с гарниром из жареной грязи. Хорошей
грязью, уверяю тебя. Приберегал специально до праздника.
     - Но мы же можем полакомиться гусем!
     - А нафаршировать его ботинками можно?
     Хлопушка с треском взорвалась, и они услышали, как зарычала думающая за Старикашку
Рона дворняга.
     - Нет, нет, нет! Колпак нужно надеть на голову, а смешное изречение - прочитать!
     - Десница тысячелетия и моллюск? - поинтересовался Рон, передавая листок бумаги
Человеку-Утке, который считался мозговым центром группы.
     Тот внимательно изучил изречение.
     - Так, посмотрим... Здесь говорится: "На помосчь! На помосчь! Я свалился в какуюта
драбилку, и мне надаело бегать внутри этаво калеса. Памагите мне выбратся..." - Он
несколько раз перевернул листок. - Больше ничего, за исключением пары пятен.
     - Записка от домашнего хомяка. Всегда одни и те же тупые шутки, - недовольно
проворчала дворняга. - Постучите Рона по спине. Если он не перестанет смеяться, то... Ну
вот, так я и знал. Ничего нового в этом подлунном мире.
     Нищие в течение нескольких минут собирали окорока, бутылки и банки, потом все
погрузили на тележку Арнольда и направились вниз по улице.
     - Откуда это посыпалось?
     - Сегодня же страшдество.
     - Да, но кто вешал чулки?
     - Никто. У нас, кажется, вообще их нет.
     - Я повесил старый ботинок.
     - А так можно?
     - Не знаю. Но Рон его съел.
     
     "Я жду Санта-Хрякуса, - думал Думминг Тупс. - Сижу в темноте и жду Санта-Хрякуса.
Я, приверженец натуральной философии. Я, который в уме может вычислить квадратный
корень из двадцати семи целых четырех десятых . Что я тут делаю? Хорошо хоть, чулки еще
не начал развешивать. Хотя..."
     Еще некоторое время он сидел неподвижно, а потом решительно снял остроносую туфлю
и принялся стягивать носок. Всякую интересную научную гипотезу следует проверить на
практике...
     - Еще долго, как ты думаешь? - спросил из темноты Чудакулли.
     - Обычно считается, что доставка должна быть произведена до полуночи, - ответил
Думминг и резко сдернул с ноги носок.
     - С тобой все в порядке, господин Тупс?
     - Да, конечно. Э... у вас случайно нет кнопки или маленького гвоздика?
     - Кажется, нет.
     - Ладно, все в порядке. Я нашел перочинный нож.
     Через несколько секунд Чудакулли услышал какие-то странные шорохи.
     - Как пишется "электричество", сэр? - Чудакулли задумался.
     - Не знаю, никогда не приходилось писать это слово.
     Опять воцарилось молчание, которое вдруг нарушилось громким "бряком". Библиотекарь
во сне заворчал.
     - Что ты там делаешь?
     - Уронил лопатку для угля.
     - Но что ты ищешь в камине?
     - О... просто... решил посмотреть. Небольшой эксперимент. Никогда не знаешь...
     - Что не знаешь?
     - Просто не знаешь... понимаете?
     - Иногда знаешь, - возразил Чудакулли. - Думаю, сейчас я знаю гораздо больше, чем
раньше. Поразительно, и чего только иногда не узнаешь. Порой я даже задумываюсь: а что еще
мне предстоит узнать?
     - Этого никогда не знаешь.
     - Согласен.
     
     Высоко над городом Альберт повернулся к Смерти, который, казалось, упорно избегал его
взгляда.
     - Хозяин, я все видел! Ты даже не прикасался к мешку! Кроме того, там не может быть
сигар, персиков в коньяке и блюд со всякими замысловатыми заграничными названиями!
     - Я ВСЕ ДОСТАЛ ИЗ МЕШКА. - Альберт подозрительно посмотрел на него.
     - Но сначала ты туда все положил, верно?
     - НЕТ.
     - Положил, сознайся.
     - НЕТ.
     - Ты все это сам положил в мешок.
     - НЕТ.
     - Где-то взял, а потом положил.
     - НЕТ.
     - Но ты же положил все это в мешок.
     - НЕТ.
     - Положил.
     - НЕТ.
     - Я точно знаю, что положил. И откуда же взялось все это?
     - ОТТУДА, ГДЕ ЛЕЖАЛО. ПРОСТО ЛЕЖАЛО.
     - Целые жареные свиньи просто так не валяются. Во всяком случае, я их посреди дороги
ни разу не находил.
     - АЛЬБЕРТ, ВСЕ ЭТИ ПРОДУКТЫ... ОНИ ВСЕ РАВНО...
     - Пару труб назад мы пролетали над шикарным рестораном...
     - ПРАВДА? Я НЕ ЗАПОМНИЛ.
     - И мне показалось, ты задержался там несколько дольше, чем обычно.
     - НЕУЖЕЛИ?
     - И как, позволь спросить, все это, кавычки открываются, просто лежало, кавычки
закрываются?
     - ПРОСТО... ЛЕЖАЛО. ПОНИМАЕШЬ? В ЛЕЖАЧЕМ ПОЛОЖЕНИИ.
     - На кухне?
     - НАСКОЛЬКО Я ПОМНЮ, В ТОМ МЕСТЕ И ПРАВДА БЫЛО ЧТО-ТО
КУЛИНАРНОЕ.
     Альберт поднял дрожащий палец.
     - Хозяин, ты украл чей-то страшдественский ужин!
     - ЕГО ВСЕ РАВНО СЪЕДЯТ, - попытался оправдаться Смерть. - КСТАТИ, ТЫ
МЕНЯ ПОХВАЛИЛ, КОГДА Я УКАЗАЛ НА ДВЕРЬ ТОМУ КОРОЛЮ.
     - Да, но там ситуация была несколько иной, - уже не так запальчиво произнес
Альберт. - Санта-Хрякус не для того лазает по трубам, чтобы слямзить чей-то ужин!
     - НИЩИЕ БУДУТ ДОВОЛЬНЫ, АЛЬБЕРТ.
     - Да, конечно, но...
     - ЭТО БЫЛО НЕ КРАЖЕЙ, А СКОРЕЕ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕМ. МАЛЕНЬКИЙ
ХОРОШИЙ ПОСТУПОК В БОЛЬШОМ НЕХОРОШЕМ МИРЕ.
     - Значит, красть, по-твоему, хорошо?
     - ЛАДНО, ЭТО БУДЕТ МАЛЕНЬКИМ НЕХОРОШИМ ПОСТУПКОМ В БОЛЬШОМ
НЕХОРОШЕМ МИРЕ. А СТАЛО БЫТЬ, ЭТОГО ВСЕ РАВНО НИКТО НЕ ЗАМЕТИТ.
     - Но... но как же люди, чей страшдественский ужин ты стырил?
     - Я ОСТАВИЛ ИМ КОЕ-ЧТО ВЗАМЕН. Я ЖЕ НЕ СОВСЕМ БЕССЕРДЕЧНЫЙ. В
МЕТАФОРИЧЕСКОМ СМЫСЛЕ, РАЗУМЕЕТСЯ. А ТЕПЕРЬ - ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД И
ВВЕРХ.
     - Мы спускаемся, хозяин.
     - ТОГДА ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД И ВНИЗ.
     
     А потом начались... какие-то завихрения. Бинки скакала сквозь них, но казалось, что она
никуда не двигалась, словно бы висела в воздухе.
     - Ничего себе, - едва слышно произнес о боже.
     - В чем дело? - спросила Сьюзен.
     - Попробуй закрыть глаза...
     Сьюзен закрыла глаза, потом подняла руку и коснулась лица.
     - Я все равно вижу...
     - А я думал, это у меня что-то со зрением. Знаешь ли, как правило, это у меня
проблемы...
     Завихрения исчезли.
     Внизу появились зеленые поля.
     Именно это казалось странным. Поля были слишком зелеными. Сьюзен уже приходилось
несколько раз летать над сельской местностью, а также над болотами и джунглями, но нигде
она не видела такой зелени. Если бы зеленый цвет вдруг стал самым главным во всем мире, он
выглядел бы именно так.
     А эта волнистая линия...
     - Это ведь не река?! - воскликнула Сьюзен
     - Да?
     - Она синяя!
     О боже осмелился посмотреть вниз.
     - Вода всегда синяя.
     - С чего бы это!
     - Трава зеленая, вода синяя... Это я помню. Вернее, знаю.
     - Ну, в какой-то степени...
     Сьюзен замолчала. Любому человеку известно: трава - зеленая, а вода - синяя. Очень
часто это не соответствовало истине, но все без исключения люди считали их таковыми. А небо
- голубое...
     Подумав об этом, она подняла голову и сразу осознала, что совершила большую ошибку.
     Потому что она увидела небо. Оно действительно было голубым, а земля внизу -
зеленой.
     А между ними не было ничего. Ни белого пространства, ни черной ночи. Просто...
ничего, по краям мира. Мозг говорил, что небо и земля должны встречаться на горизонте, но на
горизонте была пустота, которая притягивала глаз, как шатающийся зуб притягивает
любопытный язык.
     А еще было солнце.
     Оно плавало под небом и над землей.
     И было желтым.
     Желтым, как лютик.
     Бинки опустилась на траву рядом с рекой. Или, вернее, на зелень. На ощупь трава
напоминала губку или мох. Лошадь тут же принялась щипать ее.
     Сьюзен слезла на землю, стараясь не поднимать взгляд, однако она не могла не увидеть
ярко-синюю реку.
     Там плавали оранжевые рыбки. Они выглядели какими-то ненастоящими, потому что,
казалось, были созданы человеком, по мнению которого всякая рыба похожа на две изогнутые
линии с точкой и треугольным хвостом. Эти рыбки напомнили Сьюзен скелетообразных рыб в
мертвом пруду Смерти. Однако они соответствовали... окружению. И она их видела, несмотря
на то что вода представляла собой непроницаемый, твердый массив цвета.
     Сьюзен присела и опустила в воду руку. Вода была похожа на обычную воду, но между
пальцами текла жидкая синева.
     И тут Сьюзен поняла, где оказалась. Последний кусочек мозаики встал на место, и знание
пышным цветом расцвело в ее голове. Она знала, как будут расположены окна, когда она
увидит дом, и как будет подниматься в небо дым из печной трубы.
     А на деревьях обязательно будут расти яблоки. И они будут красными, потому что любой
знает: яблоки должны быть красными. А солнце - желтым. Небо - голубым. Трава -
зеленой.
     Но существовал другой мир, "реальный" (так называли его люди, которые в него верили),
и небо там могло быть любым - от грязно-белого до закатно-красного и дождливо-серого. И
деревья могли выглядеть как угодно - могли быть голыми кривыми сучьями на фоне
пасмурного неба или ярко-красными кострами перед наступлением холодов. Солнце было
белым, желтым или оранжевым. А вода могла быть коричневой, серой или зеленой.
     Здесь цвета были весенними, и весна эта не относилась к реальному миру. То были цвета,
порожденные весной взгляда.
     - Это детский рисунок, - прошептала она. О боже устало опустился на зелень.
     - Каждый раз, когда я смотрю на ту пустоту, у меня начинают слезиться глаза, -
пробормотал он. - Я отвратительно себя чувствую.
     - Это детский рисунок, - повторила Сьюзен уже громче.
     - О боже... кажется, снадобье волшебников перестает действовать...
     - Я видела сотни таких, - продолжала Сьюзен, не обращая внимания на его слова. -
Ты рисуешь небо наверху, потому что видишь его над своей головой; кроме того, с твоей
высоты, с высоты двух футов, не больно-то много неба видать. Тебе все твердят, что трава -
зеленая, а вода - синяя. Такой пейзаж ты и рисуешь. Твила так рисует. Я так рисовала. У
дедушки сохранилось несколько...
     Она замолчала.
     - Все дети так рисуют, - наконец сказала она. - Пошли, нужно найти дом.
     - Какой дом? - простонал о боже. - Ты не можешь говорить потише?
     - Должен быть дом, - решительно произнесла Сьюзен. - Всегда есть дом. С четырьмя
окнами. И дым, похожий на пружину, поднимается из трубы. Послушай, это место похоже на
деду... на владения Смерти. С реальной географией оно не имеет ничего общего.
     О боже подошел к ближайшему дереву и постучал по нему головой, словно проверяя.
     - А ощущение как от самой что ни на есть географии, - пробормотал он.
     - Ты когда-нибудь видел такие деревья? Похожие на большой зеленый шар на
коричневой палочке? - Сьюзен потащила его за собой.
     - Не знаю. Впервые вижу деревья. Ой. Что-то упало мне на голову. - Он, вытаращив
глаза, посмотрел под ноги. - Оно красное.
     - Это яблоко, - пояснила Сьюзен и вздохнула. - Всем известно: яблоки - красные.
     Кустов не было, зато были цветы, каждый - с парой зеленых листочков. Они росли
отдельно от травы.
     А потом деревья кончились и за изгибом реки они увидели дом.
     Он не был большим. У него были четыре окна и дверь. Из трубы в небо поднимался
штопор дыма.
     - Знаешь, что самое смешное, - промолвила Сьюзен, глядя на дом. - Твила тоже
рисует такие дома. А сама живет в особняке. Я рисовала такие дома, а родилась во дворце.
Почему?
     - Возможно, все рисуют этот дом, - дрожащим голосом произнес о боже.
     - Что? Ты действительно так думаешь? Все дети рисуют это место. Оно что, заложено им
в головы?
     - Не спрашивай меня, я просто пытаюсь поддерживать разговор.
     Сьюзен задумалась. Ее терзал крайне насущный вопрос: "Что дальше?" Просто подойти и
постучаться в дверь?
     И она вдруг поняла, что мыслит как всякий нормальный человек...